Май 2021
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
 12
3456789
10111213141516
17181920212223
24252627282930
31  

Календарь

Архивы

Архив за месяц: Май 2021

Итоговый документ круглого стола «Вакцинация: этические аспекты в свете православного вероучения»

20 мая 2021 г. 18:25

20 мая 2021 года в Сретенской духовной академии состоялся круглый стол «Вакцинация: этические проблемы в свете православного вероучения». В завершение мероприятия его участники утвердили итоговый документ.

Участники круглого стола «Вакцинация: этические аспекты в свете православного вероучения» — члены Межсоборного Присутствия Русской Православной Церкви, эксперты в сфере медицины и биологии, представители православной общественности — обсудили возникающие, в том числе среди чад Православной Церкви, вопросы относительно вакцинации от коронавирусной инфекции COVID-19.

Глубокой благодарности и уважения заслуживают ученые и врачи, предпринимающие значительные усилия для преодоления последствий и профилактики дальнейшего распространения коронавирусной инфекции COVID-19, унесшей жизни многих людей и внесшей существенное расстройство в жизнь народов. Сегодня, как и в прошлом, благодаря достижениям медицинской науки, в том числе в сфере вакцинопрофилактики, стали возможны предупреждение и снижение распространения многих болезней, облегчение страданий, которые они приносят людям, снижение смертности и увеличение продолжительности жизни. Многие известные в прошлом эпидемии сошли на нет в том числе после применения вакцин от соответствующих болезней.

Исторический опыт Русской Православной Церкви знает примеры активного участия священнослужителей в распространении практики вакцинации как медицинской процедуры, направленной на сохранение жизни и здоровья людей. В частности, указом Святейшего Правительствующего Синода в 1804 году архиереям и священникам было рекомендовано разъяснять народу пользу вакцинации от оспы. Тогда же основы прививания от этой болезни были включены в число общеобразовательных дисциплин в программе обучения будущих священнослужителей. Распространение вакцинации от оспы поддерживал, к примеру, святитель Московский Иннокентий[1].

Ошибочным является представление, что принципиальный отказ от вакцинации как таковой может быть обусловлен православным вероучением. Выбор в пользу вакцинации или отказа от нее является индивидуальным решением каждого человека (в отношении ребенка — его родителей или законных представителей), принимаемым на основе личных убеждений, знаний, жизненного опыта, а также с учетом информации, полученной от медицинских работников, научного сообщества и разработчиков вакцин.

Русская Православная Церковь последовательно придерживается принципов защиты свободы выбора человека в использовании или неиспользовании новых и быстро развивающихся технологий, в том числе в сфере медицины. В частности, в Основах социальной концепции Русской Православной Церкви подчеркивается: «Взаимоотношения врача и пациента должны строиться на уважении целостности, свободного выбора и достоинства личности. Недопустима манипуляция человеком даже ради самых благих целей» (XI.3). Следуя изложенному принципу и признавая, при этом, важность поддержки инициатив по преодолению пандемии, в том числе через широкий охват населения вакцинацией, участники круглого стола считают необходимым обеспечение свободы выбора людей в отношении вакцинации от коронавирусной инфекции COVID-19 и исключение каких-либо форм открытой или скрытой сегрегации людей, отказавшихся от таковой вакцинации по какой-либо причине. Следует заметить, что обнаружившиеся случаи манипулятивного принуждения к вакцинации и иных действий, направленных против упомянутой выше свободы выбора, вызывают в обществе негативную реакцию и лишь усиливают слухи и тревожные настроения в отношении предпринимаемых в области здравоохранения мер.

Обеспокоенность части общества в отношении применения вакцин, в том числе вакцин от коронавирусной инфекции COVID-19, обусловлена, среди прочих причин, опасениями в связи с рисками поствакцинальных осложнений и формального подхода к иммунопрофилактике, не учитывающего индивидуальные особенности людей. Участники круглого стола, отмечая, что оценка эффективности и степени риска побочных эффектов медицинских препаратов не входит в задачи и компетенции Церкви, подчеркивают важность широкого экспертного и общественного обсуждения данных проблем и надлежащей проверки используемых препаратов на предмет побочных эффектов, в том числе отложенных, а также сертификации этих препаратов. Не менее важным представляется полноценное и доступное информирование людей, принимающих решение о вакцинации, о степени ее необходимости и возможных последствиях. Ясное и публичное разрешение должен получить и вопрос о достаточной медицинской помощи и социальной поддержки людей, в случае возникновения у них тяжёлых или долгосрочных поствакцинальных осложнений.

При этом участники круглого стола считают недопустимым и греховным распространение ложных учений, отождествляющих вакцинацию с «принятием печати антихриста», равно как и конспирологических утверждений о якобы производимом посредством вакцинации тайном чипировании человечества.

В церковном сообществе смущение вызывает то, что при создании отдельных вакцин, в том числе некоторых из вакцин от коронавирусной инфекции COVID-19, были использованы клеточные культуры, выращенные из эмбриональных человеческих клеток, полученных вследствие аборта, пусть даже совершенного полвека тому назад и более. Как отмечено в Основах социальной концепции, Русская Православная Церковь считает недопустимым «изъятие и использование тканей и органов человеческих зародышей, абортированных на разных стадиях развития, для попыток лечения различных заболеваний» (XII.7). Следует заметить, что по информации разработчиков в самих вакцинах не содержатся клетки эмбрионального происхождения, а упомянутые выше клеточные культуры уже много лет используются для создания вакцин. При этом по замечанию представителей ученого мира — участников круглого стола — при тестировании на стадии разработки иных вакцин и множества других медицинских препаратов также используются подобные эмбриональные человеческие клеточные культуры. Участники круглого стола, констатировав эту ситуацию, полагают необходимым, чтобы фармацевтические компании изыскивали возможность применения технологий, исключающих использование упомянутых клеточных культур.

С учетом изложенного участники круглого стола считают, что в настоящее время, в случае отсутствия доступной альтернативы, имея в виду угрозу для здоровья и жизни людей от коронавирусной инфекции COVID-19, православный человек, использующий вакцину от этой болезни, созданную или тестированную с применением эмбриональной человеческой клеточной культуры, не сопричастен греху аборта, в результате которого была создана эта клеточная культура. При возможности выбора между подобной вакциной и вакциной, разработанной без использования эмбриональных человеческих клеточных культур, участники круглого стола высказываются в пользу применения последних вакцин, как этически более приемлемых.

Участники круглого стола призывают к уважительному отношению к позиции как тех людей, которые считают возможным применение для себя или своих детей вакцин, изготовленных с использованием эмбриональной человеческой клеточной культуры, так и тех, кто отказывается от такового применения.

Участники круглого стола считают необходимым продолжение дискуссии о моральных аспектах широкого использования в медицине клеточных культур, выращенных из эмбриональных человеческих клеток.

***

[1] — См. Барсуков И.П. Иннокентий, митрополит Московский и Коломенский, по его сочинениям, письмам и рассказам современников / [Соч.] Ивана Барсукова. — М.: в Синод. тип., 1883. Стр. 82-83.

Воспоминания митрополита Меркурия о старце Иоанне Крестьянкине из книги «Божий Инок»: Жди, Господь Сам все управит!

Жди, Господь Сам все управит!

Общение с ним способно поставить любого
священника на путь истинного пастырства.
Он – тот камертон, которому нужно
многократно сверять свою духовную тональность.

О духовническом участии отца Иоанна в своей жизни рассказывает епископ Зарайский Меркурий[77]. «Говорить о дорогом батюшке и просто, и сложно одновременно. Так происходит, когда люди, находясь еще в земной юдоли, становятся причастными к сообществу Небесному… С трепетом называю отца Иоанна своим духовником или духовным руководителем. Такие отношения подразумевают постоянное духовное окормление, даже в самых, казалось бы, маловажных вопросах. Все самые значительные ситуации в моей жизни были решены с его благословения, его молитвами, его добрым пастырским советом. Потому мои воспоминания о батюшке – это несколько памятных историй из жизни. Не будь в ней отца Иоанна – Бог знает, как она сложилась бы…

Мне было лет четырнадцать, когда я впервые увидел отца Иоанна. Ольгин день в псковском Троицком кафедральном соборе. Людей собралось очень много. Все стояли плотной стеной в ожидании приезда к литургии приснопамятного владыки митрополита Иоанна. Что и говорить, любили горячо псковичи «нашего дедушку»! Где-то на солее тихо читали часы, и сама атмосфера, наполнявшая собор, была очень напряженной, готовой разразиться ярким и значимым «От восток солнца до запад хвально имя Господне!» Я стоял почти при входе в собор, поближе к ковровой дорожке, чтобы была возможность поближе увидеть владыку.

Вдруг среди стоявших рядом со мной бабушек раздался шепот, который подобно волне прокатился по всему храму: «Печорские приехали!» Кто такие «печорские», было несложно догадаться, зная о близости к Пскову монастыря. Сначала прошествовал отец наместник, рядом с ним келейник, архидиакон, а затем как будто пролетело что-то, и возникло трепетное чувство света, теплоты, радости Меркурий (Иванов) и любви.

Это состояние в душе вызывал невысокий священник средних лет, в клобуке и мантии, с небольшой седой бородкой, в очках. Голова его была немного поднята вверх, как будто он хотел разглядеть кого-то в толпе. Он прошел среди людей так стремительно, что мантия походила на два несущих его крыла. Быстро благословляя народ, он «возлетел» в святилище, и, казалось, ничего не осталось уже от его вида в памяти, кроме необыкновенной чистоты и свободы в душе, только появилось доселе неизведанное чувство умиротворенности и гармонии.

Потом много раз я видел этого человека – и столь же стремительно ступающего, почти бегущего, старающегося успеть за отлаженным ритмом благовеста монастырской звонницы, и идущего размеренно, несколько устало, походкой степенного человека; видел его шествующим, опирающимся на трость. Я видел, как батюшка с трудом поднимался в собор, крепко держась за руку келейника. Он был разным внешне, он по-человечески старел. Но его появление, встреча с ним оставляла всегда то же самое ощущение – ни с чем не сравнимое чувство внутренней чистоты, любви и свободы!

В студенческие годы возможностей бывать в обители у меня прибавилось, а вместе с этим и возможностей видеть старца. Вот он выходит через боковую дверь Михайловского собора78, где его уже ждет солидная группа людей. Они такие разные – мужчины, женщины, старушки, девицы, дети и юноши. Кто-то знает, с кем ждет встречи, кто-то просто слышал об отце Иоанне. В их среде то и дело слышится шепот: «Он же святой… Прозорливец… Он мне всю жизнь изменил…» Мгновение – и батюшка уже спустился с высоких ступеней собора, люди обступают его плотным кольцом, тянут к нему руки, хотят только прикоснуться – «Святой»! А он просто, с улыбкой, но очень убедительно громко говорит:

– Ну что вы! Что вы! Вон святой пошел – великой жизни! – И рукой показывает на совсем еще юного иеромонаха. – Все скорее к нему!

И народ наш, «жадный до святыни», слушая его веление, мчался осаждать иеромонаха, рукоположенного несколько дней назад, а около батюшки оставалась небольшая группка людей, которых он обнимал, благословлял, целовал в голову и снова благословлял. Они ждали именно его и с ним удалялись от собора, провожали до кельи, иногда ждали около нее, а иногда на Святой горке. С ними он говорил, ими он руководил, им открывал волю Божию, но не как Моисей, сходящий с Синая, а как один из них самих – знающий досконально их жизнь и нужды. А если быть точным, то говорил не он, а его любовь к тем, кто в нем нуждался. Он жил для них и ими.

Мне, наблюдавшему эти беседы со стороны, всегда хотелось устремиться за отцом Иоанном. Быть рядом. Просто слушать, что он будет говорить, стоять незамеченным за его спиной или сесть где-нибудь у его ног и молчать. Молчать и слушать. Я был абсолютно уверен, что батюшке и так все ведомо, он знает, что говорить, и мои вопросы – это время, отнятое у него, не знающего покоя от тех, кто сотнями и тысячами стремится к старцу, пишет, ждет ответа, ищет своей возможности открыть глубинные миры страдающей души.

По юности мне казалось, что отцу Иоанну будет совсем не до меня. Или, может быть, вопросы моей жизни будут для него, мудрого и опытного, нелепыми и смешными. Поэтому я все время откладывал встречу с батюшкой, довольствуясь тем, что могу его видеть. Так продолжалось несколько раз, до тех пор, пока один из семинаристов, с которым я приехал на Светлую седмицу в монастырь, буквально не затащил меня для беседы с отцом Иоанном.

Беседа была назначена после вечернего пасхального богослужения на Святой горке. Гудел праздничный звон. Он наполнял собою всю обитель, крепкие монастырские стены не могли удержать его внутри себя – он вырывался, благовествуя о Воскресшем Спасителе в мир, который не хотел принять этой радостной вести, но не в силах был противиться торжествующему победоносному гимну. Пасха была поздняя: деревья начали облачаться в новый зеленый наряд, пахло свежими листочками, щебетали птицы. Солнце клонилось к закату, сияли позолотой кресты и маковки монастырских церквей. Как богатырь в золотом шлеме, над всем возвышался Михайловский собор. Все было таким разным по цвету, звуку, укладу жизни, но слилось в единый земнородный хор, «победную поющую» Великому, Победившему смерть Богу.
Мы так были увлечены дивным видом обители, так им восхищены, что даже не заметили приближения дорогого батюшки. Он был, как всегда, радостным, одетым в простой подрясничек, препоясанный трехструйным монашеским поясом, и аккуратную, чистую, но «знающую цену жизни» скуфью.

«Как славно! Как замечательно, что вы приехали к нам в обитель в такую дивную пору! – еще издали, простирая к нам свои объятия, восклицал отец Иоанн. – Христос Воскресе! Христос Воскресе! Христос Воскресе! – все повторял он восклицания и, достигнув нас, высоко запел, приглашая подпевать. – Вои-и-стину Воскре-е-се! Вои-и-ис-тину Воскре-е-се! Вои-и-стину-у Во-оскресе Христос!» И вот мы уже сидим рядом с ним на лавочке, один справа, другой слева. А он обнял нас за плечи и все целует в голову да повторяет: «Ну как это замечательно, что вы к нам приехали!»

Будто бы это была не первая наша встреча, а сотая, и знал нас батюшка с пеленок, и воспитывал, и учил, да и расстались мы не более как несколько минут назад. Какая легкость!

Потом разговаривали о жизненном пути, о том, как правильно определиться человеку, желающему служить Церкви. Мы пытались о чем-то его спросить, даже рассуждать о жизни. А он улыбался, трепал нам волосы, прижимал наши «буйные головы» к своим плечам, целовал в макушки. Руки его были сильными, но трепетными и заботливо-нежными, пожалуй, как у мамы. Трудно найти такие руки, как у мамы, а него такие. Да запах розового масла запомнился – очень тонкий, очень церковный.

Беседовали долго. Точнее, мы больше слушали. На вопрос о женитьбе или монашестве батюшка, помню, ответил так: «Что сказать вам на это, други мои?! В юности своей видел я на стене у одного священника картину. Река жизни. На одном берегу мы сейчас, на другом Царство Божие. А река полноводная, бурная! И каждый хочет через эту реку переправиться. Вон – гляди, батюшка приходской на ладье переправляется. Устал, бедный, утрудился. Матушка у него в ладье сидит, детки, а вокруг еще прихожане уцепились за края. Батюшка из сил выбивается – гребет веслами, вспотел, рукава рясы засучил. Тяжело ему, а лодочку-то сносит. А рядом в маленькой лодочке монах плывет. Один сидит. Непросто ему, он ее и так повернет, и так приловчится – удачно выходит… Так кому же, други мои, легче переправиться на тот берег? А?»

Безусловно, ответ напрашивался сам собою. Но поскольку мы считали, что до окончательного решения еще очень много времени и воды утечет много, приняли это как доброе пожелание батюшки и радовались тому, что он продолжал с нами сидеть и говорить, говорить…

Пройдет много лет, я уже буду епископом. Вновь приеду к отцу Иоанну. Встану на колени, как малое дитя, перед креслицем, в котором он сидит, и вспомню ту Пасху, Святую горку и наш разговор:

– Батюшка! Какими мы были дурными! Сидели с Вами часами, слушали Вас. Вы столько сил отдали нам. А у нас «в одно ухо влетало, а из другого вылетало»… Батюшка глубоко-глубоко заглянул мне в глаза и сложенными в троеперстие пальцами правой руки постучал в грудь – там, где сердце:

– А здесь-то? Здесь-то что?

– Здесь все запомнилось, но только без слов. Здесь все осталось, – ответил я.

– Во-о-т! Это и есть самое главное. Это – память сердца.

В годы студенчества, как я уже упоминал у меня было больше возможностей приезжать в Печоры. Правящим архиереем Псковской епархии тогда был архиепископ Владимир (впоследствии митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский), я нередко приезжал в Псков, исполняя иподиаконское послушание. Владыка часто служил в монастыре, и мы, сопровождая его, ездили в обитель.

К тому времени у меня все более формировался интерес к монашеству. Я боялся делиться с кем-либо своими мыслями на этот счет, и не только из-за того, что даже среди близких может возникнуть непонимание, сколь оттого, что считал свои мысли еще недостаточно сложившимися (было мне тогда неполных 22 года). А вдруг меня только монашеские одежды привлекают? Чтобы разобраться в себе, стал читать Отечник, Добротолюбие, Авву Дорофея, Патерики. Чем больше я читал, тем больше у меня крепла мысль, что это мой путь и обязательно с чего-то нужно уже начинать – испытать себя в монашеской жизни. Прекрасно понимая, что сейчас это совершенно невозможно для меня в обители, я решился спросить отца Иоанна: «Что такое монашество в миру?»

Сам я интуитивно понимал, что эта форма монашеского служения не совсем приемлема и применяется только в исключительных случаях. А может быть, для меня она и возможна: буду скрывать под белым халатом параман и исполнять послушание, как это делали многие в советское время… Набравшись храбрости, я решил подойти к батюшке с этим вопросом. Нужно только выбрать время.

Приезд в обитель архиерея, а соответственно и мой, состоялся в Михайлов день, 21 ноября по новому стилю. Сопряженная с праздником суета передавалась всем. Да и у батюшки чад прибавилось. И вот, улучив момент на запричастном, в алтаре Михайловского собора я обратился к нему с этим вопросом. Сказал, что решение созрело и, хотя необходимо закончить светское образование, я просил бы благословить мне принять рясофор.

Отец Иоанн очень внимательно меня выслушал, сказал, что не может сразу ответить на мой вопрос и даст ответ несколько позднее. «Нужно помолиться», – добавил старец.

Только потом я понял, кого в большей степени касались эти слова. Времени для разговора больше не было. Такой краткий ответ мне показался достаточно холодным.

В сердце тут же поселилась неуверенность: «А может, и не стоило спрашивать? А может, и не нужно было подходить?» Бесовский дух сомнения сразу же овладевает человеком, стоит только ему позволить себе хоть на мгновение заменить веру рациональным подходом к вопросам жизни духовной. Я не был здесь исключением. Что творилось в моем сердце, знает только Господь. Казалось, что все рушится в моей жизни, что все, к чему стремлюсь, неверно, и как дальше мне жить, неизвестно – впереди пустота. А батюшка как бы и не замечал моего состояния. Он уделял время приехавшим издалека чадам, беседовал со священниками, с владыкой, раздавал из своего «поминального мешочка» маленькие просфорочки в благословение, одаривал всех любовью…

До братской трапезы времени оставалось мало, а после нее мы должны были уезжать, и вернуться к разговору с отцом Иоанном уже не было возможности. И вот тогда ко мне вернулась вера, и я возопил к Небу: «Матерь Божия! Я ведь в Твоей обители, в Твоем уделе и прошу Тебя через старца благословения не для красования в одеждах, а для спасения. Мне не понести будет тягот мирской жизни, а в монашеской Ты будешь мне опорой. Тебе доверяюсь – помоги!»

Внутри все мгновенно успокоилось: краткая, но исходящая из глубин сердечных молитва явила свое чудесное действие, воцарились мир и уверенность. Абсолютная убежденность в том, что Матерь Божия не оставит Своим предстательством, привела меня в должное расположение духа.

Погода была осенняя, хмурая. Монастырские деревья потеряли свой летний наряд и стояли понурыми и обреченными. Только зеленые ели на клумбах, не унывая, напоминали о вечном и от порывов осеннего ветра небрежно стряхивали капли дождя с ветвей, окропляя все вокруг. Праздничный колокольный звон входил в диссонанс с погодой. Братия шла в трапезу стройными рядами. Монахи спускались по лестнице, по дорожкам, вымощенным булыжником и присыпанным сверху песком, влажным от дождя. Звук ударяющих о брусчатку сапог как бы подчеркивал, что идет воинство. Длинные черные рясы и мантии касались сырого песка и оставляли его на себе.

«Интересно, почему у них такое небрежение к одежде, – подумал я, – жалко ведь, испортится. – Но вспомнив, что мое желание рясофора не связывается с красивой одеждой, одернул себя: – Не в одеждах же дело…»

Батюшка тоже был на трапезе. После нее, по уставу, все подходили под благословение к владыке. Подошел и отец Иоанн и удалился к себе в келью. Иподиаконы подходили после братии. Шел уже четвертый час вечера – нужно уезжать. «Так и не удалось еще раз поговорить с батюшкой», – подытожил я.

И буквально через несколько мгновений после этой мысли один из братии дернул меня за рукав:

– Отец Иоанн благословил Вам прийти к нему в пять часов, перед всенощной.

– Мне?

– Да, Вам. Ему Вам нужно что-то сказать.

Сколь долго для меня тянулось это время до пяти часов – вечность! С каким трепетом я приближался к его келье! Келейница ответила, что батюшка с кем-то еще беседует, и просила немного подождать. Прошло около получаса. Посетитель вышел. В проеме дверей показался как всегда радостный, немного уставший батюшка: «Други мои! Времени мало, а сказать нужно много – скоро всенощное бдение. Ну, самое главное: мысли твои правильные, и все в свое время. Я вот собрал тут тебе пакетик, по пути домой посмотришь. – Раздался первый удар колокола ко всенощной, затем другой, третий… – Ой, ой! Пора идти, – засуетился батюшка, – ну, ты поезжай, Господь Сам все управит!»

С этими словами, благословением и маленьким пакетиком отпустил меня батюшка. На сердце было снова спокойно и радостно. Казалось, что благовест дразнил хмурую погоду, как бы говоря ей о том, что она – земная и не может спорить с радостью небесной.

Устроившись поудобнее на сиденье в автобусе Печоры–Псков, с нетерпением развернул пакетик. Там маленькая брошюрка, переписанная от руки, – послушническое правило «сотницы», простенькие черные четки, иконочка Божией Матери «Скоропослушница» и, как всегда, немного сладостей.

Вот так, под праздник в честь иконы «Скоропослушница», отец Иоанн преподал мне несколько уроков духовной жизни. Я получил от него благословение на выбор жизненного пути. Вспомнил при этом рассказ крестной моей о том, что в течение всей своей жизни, утром и вечером, совершала она за меня перед этим образом земной поклон с простой молитвой: «Матерь Божия! Наставь крестника моего на путь спасения!» Получил я и урок веры, и опыт все превозмогающей молитвы. Как тут не вспомнить ирмос Великого канона св. Андрея Критского: «Возопих всем сердцем моим к щедрому Богу, и услыша мя от ада преисподняго, и возведе от тли живот мой». И наконец, замечательное правило преподал мне батюшка на всю жизнь – Господь Сам все управит!

Прошло несколько лет с того момента, как было получено благословение на послушничество. Для меня это стало очень важным событием в жизни. В сердце опытно укоренилось понятие того, что Господь реально присутствует в моей жизни, и не просто «наблюдает», а ведет меня по ней Своею незримою рукою. Только нужна несомненная вера и абсолютное доверие Ему.

Просто сказать или написать: «Не сомневайся в вере и во всем доверяй Богу». Но за этими словами стоит огромная напряженная борьба с самим собой, преодоление внутренних противоречий, укоренение в том, что в жизни духовной нельзя руководствоваться привычными для нас критериями «мира сего». Осознание всего этого – трудный и радостный процесс. Подходило к окончанию обучение в институте, и все чаще возникал вопрос о дальнейшем определении. Безусловно, невозможно было и помыслить себя вне Церкви и свя-щеннослужения. Но существовала и другая реальность – сделать это сразу после окончания института в СССР в середине 1980-х годов было сложно. Все опять решилось чудесным образом и опять с благословения батюшки.

Предыстория такова. В начале 1988 года мне случилось посетить Калининград. Настоятель тамошнего кафедрального собора после нашего с ним долгого разговора, более похожего с моей стороны на исповедь, предложил, согласовав вопрос с правящим архиереем, совершить мой постриг в мантию. Предложение абсолютно неожиданное.

Принять постриг – желание всей жизни, но ведь еще не закончен институт. А как же работа по распределению в течение трех лет? И что будет дальше? Эти и множество других вопросов не давали покоя. Разрешить их мог только тот человек, молитве и благословению которого я доверял безгранично.

Ответив настоятелю собора, что должен испросить на это благословение отца Иоанна, я уехал в Ленинград, с тем, чтобы при первом удобном случае отправиться к нему в Печоры. Эта возможность появилась на Сретение Господне.

Ехать от Ленинграда до Пскова на скором поезде четыре с половиной часа. Плацкартный вагон был полупустым. В двух или трех купе ехали степенные пожилые люди, вели тихую беседу. Ранние сумерки заволокли все за окном, лишь изредка на переездах огни фонарей выхватывали из этой морозной тьмы кусочек, радуя взгляд блестками недавно выпавшего снега. Морозно и пустынно.

В душе было все как за окном. То проблеснет мысль: без воли Бо-жией ничего не происходит! То: от решения этого вопроса зависит вся будущая жизнь, и надо сто раз подумать, то мысль о родителях: а смогут ли они принять этот мой выбор, или отношения будут окончательно испорчены? Полное смятение усугубляло еще и то, что поделиться своими переживаниями было не с кем. Напомнив себе о том, что не мне разрешать эти вопросы, а благословению старца, я попытался успокоиться. Как бы не так! Помыслы роились, как пчелы в улье: «Вот ты уже решился, а если старец скажет – нет?», « Придется тебе искать невесту после твоего послушничества», «Ишь ты, в монахи захотел – рановато еще». Единственным спасением в этом пути стал для меня дневник святого праведного отца Иоанна Кронштадтского, который я взял с собою в дорогу.

В полном духовном смятении открыл его на первой попавшейся странице и прочитал всего несколько строк, которых мне хватило, чтобы побороть все сомнения и помыслы одновременно: «Сердце, сомневающееся в том, что Бог может даровать просимое, наказывается за сомнение: оно болезненно томится и стесняется от сомнения. Не прогневляй же Вседержавного Бога ни тению сомнения, особенно ты, испытавший на себе Божие всемогущество многое множество раз. Сомнение – хула на Бога, дерзкая ложь сердца или гнездящегося в сердце духа лжи на Духа истины. Бойся его, как ядовитой змеи, или нет – что я говорю! – пренебрегай им, не обращай на него ни малейшего внимания. Помни, что Бог во время прошения твоего ожидает утвердительного ответа на вопрос, внутренне Им тебе предлагаемый: «Веруеши ли, яко могу сие сотворити?» Да, ты должен из глубины сердца ответить: «Верую, Господи!» (ср.: Мф. 9:28) И тогда будет по вере твоей».

«Верую, Господи! Верую!» – подумал я, закрыв книгу. С этим «верую» я и приехал на архиерейскую службу в Печоры. Служили в Михайловском соборе, в Сретенском храме[80] был ремонт. Перед началом службы я подошел к отцу Иоанну и попросил его уделить мне несколько минут для разговора.

Надо сказать, что просить благословение на постриг, находясь в миру, будучи иподиаконом архиепископа Владимира, было достаточно рискованно. Дело в том, что владыка твердо придерживался правила – монах должен жить в монастыре, и потому им пресекались всяческие попытки решить этот вопрос каким-либо иным образом.

И вот, после принятия Святых Таин, батюшка позвал меня выйти из алтаря на клирос. Кто бывал в Михайловском соборе в Печорах, тот знает, что клиросы соприкасаются с ротондой – иконостасом и совсем недалеко от диаконских дверей в алтаре собора находится архиерейское кресло. Рассказываю об этом к тому, что все, что происходит на клиросах, слышно в алтаре.

Батюшка присел на низенькую скамеечку буквально у диаконских дверей. Я опустился перед ним на колени и, чтобы никто не слышал, начал излагать ему суть своего вопроса почти шепотом, «на ухо». То ли я говорил сбивчиво, то ли излагал достаточно долго, но чувствовалось, что батюшка хочет от меня нечто другое. В конце моего повествования батюшка взял меня за руку и требовательно спросил:

– Вам что, предлагают постриг в мантию?

– Да.

– Так что Вы хотите?! – спросил он меня и посмотрел мне в глаза так, будто достиг самых глубин моей души.

Я же, пытаясь не привлекать чьего-либо внимания, тихо ответил:

– Батюшка! Я хочу быть монахом.

– Что-что?! Не слышу! Повторите.

– Батюшка! Я хочу быть монахом, – сказал я уже громче и тверже. Мне показалось, что вокруг все умолкло.

– Не слышу! Повторите громче! – твердым и повелительным тоном произнес отец Иоанн. При этом он как-то выпрямился, расправил плечи. Напряжение чувствовалось во всех его жестах и движениях. Было чувство, что он беседует не с молодым послушником на темы его духовной жизни, а торжественно принимает присягу.

– Батюшка! – стараясь вторить его твердости и столь же громко, произнес я. – Я хочу быть монахом!

Вокруг все оглянулись от этих почти выкрикнутых слов. Мне показалось, что их слышали не только священники, стоявшие рядом, а весь собор. Что теперь будет?! Все. Я пропал. Закрыл глаза. Пауза была мгновением, затянувшимся в моем представлении на минуты. Открыв глаза, увидел стоящего передо мной старца, он весь буквально светился, какая-то особенная радость переполняла его. Он поднял вверх обе руки и ими двумя осенил меня крестным знамением.

– Бог Всемогущий и Всеблагий да благословит Вас на это делание!!! Еще дважды осенив меня крестным знамением, как всегда, по-отечески поцеловал в голову.

– Так как мне сейчас быть, батюшка? Когда поехать?

Эти вопросы были столь малозначимы и неуместны после «присяги», что просто пропали в окружающем.

– Жди, Господь Сам все управит!

И действительно управил. Чудесным образом все необходимое для пострига было приготовлено в Лавре преподобного Сергия, чудесным образом у меня появилась возможность снова поехать в Калининград. И не менее чудесным образом утром в Неделю Крестопоклонную перед Царскими вратами с крестом и свечой в руке стоял уже монах Меркурий.

Вот еще один урок духовной жизни отца Иоанна – верую, Господи, и исповедую. Многое изменилось с той поры. Я стал священником. Десять лет служил в Калининграде и области. Затем Господь призвал к епископскому служению, и надлежало отправиться в далекую Америку, о которой я практически ничего не знал.

Только многотомник сможет вместить все сложности, с которыми пришлось встретиться вдали от России. Это и совершенно отличное от российского отношение к Церкви и Православию, это и другое восприятие жизни и мира, это и другой язык – все иное. В дополнение ко всему необходимость в кратчайший срок провести реставрацию Патриаршего собора, в котором никогда за сто лет существования не было капитального ремонта. Все это требовало огромных сил и средств. Не обошлось и без «доброжелателей», кои ради спасения нашего посылаются Господом приумножать скорби жизни, и когда хочет нам спасения Господь, посылает обидчиков и скорби. В этот период Господь спасал меня полною мерою. Чувствовалось, что силы уже на исходе. Внутри стало темно, пусто и холодно, как в могильном склепе. Единственное, что позволяло не утратить жизненных сил, – это служение Божественной литургии, после совершения которой наступало настоящее воскресение.

В это время один из священников, отправлявшихся в Россию, поведал мне, что собирается поехать в Печоры к отцу Иоанну. В ответ на его слова у меня что-то встрепенулось в душе: «Поклонись за меня батюшке. Скажи, что один недостойный епископ, если он помнит еще меня, очень просит молитв».

Комок подошел к горлу, когда я произнес эти слова. Как я мог позволить забыть за всеми делами, заботами, словом, за всей суетой, о том, что есть батюшка Иоанн, что он молится за меня, что он ждет. Что-то произошло в этот момент, казалось, еще немного – и в этом порыве брошусь в сторону Печор, буду бежать до изнеможения, упаду, поднимусь и снова буду бежать к отцу Иоанну. Бежать с одной лишь только целью – упасть ему в ноги с просьбой о молитве. Мне показалось, что он ждет меня. Да, я был в этом абсолютно уверен. Отправлявшийся в Россию священник подтвердил мои мысли: «Вы же скоро сами будете в России, владыко, спланируйте себе один день на посещение Печор. Вот и с отцом Иоанном повидаетесь, и молитв попросите…»

Решение было принято. Боже мой! Как я ждал этого дня, когда ранним февральским утром поезд остановится у станции Псков, и до Печор останется всего несколько десятков километров. На перроне меня встречали родители с надеждой на то, что этот неожиданно выдавшийся день мы сможем побыть вместе дома.

– Ну, вот и хорошо, что смог найти денек. Поедем домой – отдохнешь немного.

– Нет. Отдых потом, а сейчас едем в Печоры. Побудем в обители, а потом заедем домой. Странно, ведь обычно всякое мое желание побывать где-либо, кроме родительского дома, во время краткосрочного отпуска, вызывает у родителей понятное неудовольствие, но, видимо, мой вид был таким, что возражений не последовало, и мы отправились в обитель.

Был будничный день. Только что закончился братский молебен. Тишина и покой разлились по обители. Под ногами похрустывал снег, и от этого отчетливо слышен был каждый шаг. Ели, покрытые инеем, переливались в первых всполохах восходящего солнца и казались очень торжественными, боящимися растерять свою хрупкую красоту от любого неловкого движения или шума. Восход был замечательным! Красное солнце высвечивало Михайловский собор, играло бликами на его золотом куполе и белизне стен, и, отражаясь от них, достигало глубин монастырского оврага. Казалось, что монастырское старое забытое било у Благовещенской церкви совершенно озябло и еще больше выгнулось от стужи. Утренняя красота зимней обители радовала глаз, но душе хотелось тепла и уюта.

Литургия совершалась в Сретенском храме. Людей было не так много. Вошли в храм. Стало очень уютно, и не оттого, что было тепло. Ощущалась особая теплота, которою называют «теплотой веры». Стены храма хранят эту теплоту веками и пополняют в себе, как в драгоценном сосуде, щедро раздавая ее оскудевшим. Сама собою прошла дорожная усталость.

Любезное попечение отца наместника архимандрита Тихона81 совершенно уверило меня в том, что в этих стенах я у себя дома. После завтрака я сообщил отцу Тихону о своем желании побывать у отца Иоанна и причинах, побудивших к этому. «Владыко! Батюшка чувствует себя неважно. Мы, конечно, сообщим ему о том, что Вы приехали и хотите посетить его, но сможет ли он Вас принять, зависит от состояния его здоровья. Ведь у старцев свой распорядок, и мы не смеем его нарушать», – предупредил отец наместник.

Было начало десятого утра. С отцом Тихоном мы подошли к батюшкиной келье. Постучали с молитвой. Открыла келейница отца Иоанна. Наместник зашел в переднюю. Обмолвившись несколькими словами с келейницей, вышел и сообщил, что батюшка плохо себя чувствует, ему ставят капельницу, и принять меня он, вероятнее всего, не сможет. «Не может такого быть! – подумал я. Сердцем же чувствовал, что он ждет. – Нет! Это просто искушение. И тут же вспомнил батюшкины слова: – Не унывай – Господь Сам все управит!»

Ничего не сказав отцу наместнику о том, что творится у меня в душе, я вместе с родителями отправился осматривать монастырь, поклониться его святыням. Благо, что и для них, не очень часто бывающих в обители, от этого польза была великая. Затем последовал обед, и пришло время покидать обитель. «Отец Тихон! – обратился я к наместнику. – У меня к Вам огромная просьба. Давайте еще раз пойдем к отцу Иоанну. Я все понимаю – здоровье батюшки немощное. Помолимся и постучим. Если старец не сможет меня принять, тогда… тогда еще одна просьба. Оставьте меня одного у дверей его кельи. Я там постою и у дверей старца скажу все, что должен был бы ему сказать. Он и так услышит и помолится. Мне станет легче». Совершенно уверив себя в том, что именно так все и будет, мы отправились в корпус, где живет отец Иоанн. Мысленно я уже стоял в пустом коридоре корпуса на коленях у кельи старца. В сердце определилось словесно то, что хотел сказать.

– Господи! Только бы никто по коридору не ходил! – молился я.

Отец наместник снова постучал, и вдруг из-за двери услышал голос келейницы:

– Батюшка примет владыку. Он его ждет!

Не знаю, что произошло в этот миг! Отворилась дверь передней и сразу же дверь кельи. В полутемный коридор корпуса ворвался свет из кельи старца. И в этом свете в проеме двери весь в белом стоял отец Иоанн, он руками опирался о косяки дверей, но казалось, что из этого света он простирает объятия. Свет был такой сильный, что невозможно было смотреть.

Из оцепенения, в котором я пребывал несколько мгновений, меня вывел знакомый голос батюшки: «Дорогой владыко! Как хорошо, что Вы приехали!»

Начисто забыв о предупреждении отца наместника быть недолго и стараться не тревожить батюшку излишне, я упал ему в ноги:

– Благословите меня, дорогой батюшка!

– Нет! Это Вы меня благословите, владыко! – и старец тоже упал на колени.

– Нет! Это Вы меня благословите, батюшка. Вы старец. Я к Вам приехал за благословением!

– Нет! Вы меня благословите – Вы епископ, а я недостойный архимандрит!

– Батюшка! Вы монах, смиритесь и благословите меня не как епископа, а как самое недостойное Ваше чадо!

– Бог Всемогущий и Всеведущий да благословит Вас Своею щедрою десницею! – высоко и торжественно произнес отец Иоанн, обхватил мою голову обеими руками и, как всегда, поцеловал в лоб.

Пока длился этот диалог на коленях, отец наместник и келейница были в полном замешательстве и не знали, кого поднимать – старца или архиерея… Мы вошли в келью батюшки. Он повернулся ко мне и почти повелительным тоном произнес:

– А теперь и Вы, владыко, благословите мою келью!

– Благословение Божие да пребывает неотступно на месте сем и на Вас! – произнес я и осенил келью обеими руками.

В ответ раздалось глубоко взволнованное, немного высокое, спетое из глубины сердца:

– Ис полла эти деспота!!!

Так спеть может только батюшка. Он всегда будет петь так же при наших новых встречах, отчего я заметил:

– Батюшка! Вы – самый лучший и самый дорогой исполатчик при моем епископском служении.

Дальше был недолгий разговор. Я попытался изложить все, что было у меня на сердце. Отец Иоанн крепко сжал мою руку, второй обхватил за шею, склонил голову и на ухо произнес:

– Не стоит много говорить об этом. Я все знаю. Давайте помолимся.

Он повернулся к иконам, висевшим в красном углу, оперся на стоявший под ними аналой с крестом и Евангелием, осенил себя медленно и истово крестным знамением:

– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков! Аминь!

И далее стал читать молитвы обычного начала с «Царю Небесный» по «Отче наш». Никто и никогда не читал так при мне молитвы, как он. Это было необыкновенное чтение – это была беседа с Богом. То батюшка умилительно просил, то благоговейно и настойчиво требовал, то убеждал Его в необходимости. Происходило нечто особенное – это было таинство молитвы. Я смотрел то на отца Иоанна, то на образа и видел, что телесно он пребывает здесь, но духом предстоит там, у Престола Божия. Стены кельи не могли удержать ни его пламенеющего духа, ни его молитвы. «А сейчас, уж простите меня, убогого, дорогой Владыко, я помажу Вас освященным в стенах нашей обители елеем» – батюшка достал маленький флакончик благовонного масла и, опираясь на мою руку, второй начертал от края до края моего чела крест.

– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Аминь.

И далее также глаза, уши, уста, руки.

– Откройте сердце!

Я расстегнул ворот подрясника и рубашки, отодвинул параман, открыв область груди, где располагается сердце.

– Здесь надо особо, – заметил отец Иоанн и начертал крест трижды.

Я стоял, ничего не понимая. Чувство было такое, что из меня через стопы стал вытекать свинец, наполнявший меня до сих пор. Появилась возможность двигаться, дышать, прояснились мысли – все внутри ожило, возвратилось к жизни.

После этого еще несколько минут мы целовали друг другу руки: я с благодарностью и сыновней любовью исцелившие меня руки старца, а он по глубочайшему своему смирению руки молодого епископа. От переполнявших меня чувств я как-то нелепо попрощался и направился к двери.

– Постойте, постойте, – окликнул меня батюшка. – Как же Вы уйдете без утешения?!

Я обернулся и увидел сияющего любовью дедушку Иоанна, который протягивал мне коробку шоколадных конфет «Золотые купола».

– А это обязательно. Непременно усладите жизнь!

Когда я сел в машину, мама спросила меня:

– Владыко, что случилось? Ты весь другой. Прямо светишься.

– Я был у отца Иоанна. Он ждал меня.

Отец Иоанн обладал удивительным даром любви к людям. Даже тогда, когда он казался суровым и требовательным, заставляя чад своих задуматься о смысле происходящего в духовной жизни. Но стоило только человеку вспомнить о Боге, обратиться к Богу, начать трудиться, исправляя свои ошибки, батюшка менялся. Он весь становился светом, дающим возможность душе в греховных сумерках жизни не потерять правильного пути, он весь – теплота любви, своим обаянием и многолетним пастырским опытом взращивающий любую добрую поросль мысли, он – мудрый и терпеливый отец, ожидающий до последнего мгновения возвращения оступившегося чада.

Вся жизнь его, все служение его – ожидание чад, вверенных Господом его попечению, для того чтобы им отдать всего себя, чтобы, увидев их на пороге своей кельи, всплеснуть руками в порыве духовного восторга и с умилением, только ему свойственным, воскликнуть: «Слава Богу! Как хорошо, что Вы пришли!»

От этих слов забывается все ненужное, мелочное, суетное. Сердце, подобно растению, раскрывается под лучистым взором его глаз, чтобы как можно больше вместить этой возрождающей к жизни, исходящей от него благодатной силы. Так происходит всегда, когда есть счастливая возможность встать на порог его кельи.

Если же случается это не часто, тогда есть возможность беседовать со старцем, обращаясь к его письменному наследию: слушать его наставления, вчитываясь в его проповеди, каяться в грехах, перечитывая «Опыт построения исповеди», утешаться и возобновляться через его письма разным людям, относя их к себе.

Священнослужение, пастырство – смысл и содержание всей его жизни. Это таинство каждодневного, деятельного откровения и созерцания Божественного присутствия и действий Бога в мире и в человеческой жизни. Это особый крест и особая радость – непонятные и непостижимые для тех, кто не знает их опытно. Это невыносимые страдания и боль, подобные открытым язвам на теле, которые остро воспринимают любое прикосновение, любое дуновение, поскольку обнажены нервы. Эти язвы – боли и радости паствы, «язвы Господа нашего Иисуса Христа», которые пастырь несет в себе, иначе ведь невозможно. Если священник утратит эти язвы, он станет бесчувственным, безразличным и огрубевшим, он никогда не сможет понять вверенных ему Богом овец словесных, он не сможет «соплакать и со-радоваться» им, как учит Апостол. Нести этот крест выше человеческих сил. Только одна сила может укреплять священника в этом кре-стоношении – сила Божией благодати, получаемая в молитве и служении Божественной литургии.

Это опыт всей жизни отца Иоанна. Об этом опыте пастырской жизни батюшке нет необходимости читать лекции или писать книги. Он сам – живая книга. Общение с ним способно поставить любого священника на путь истинного пастырства. Он – тот камертон, по которому нужно многократно сверять свою духовную тональность. Сделать это просто: «Приди и виждь».

Священнослужители – тоже люди, со своими немощами и недостатками. Они несут бремя и время от времени, изнемогая, падают, пытаются встать и ждут – молчаливо ждут «Симона Киринейско-го», которого пошлет нам Господь, чтобы поддержать «подобное подобным».

Для сотен священников и архиереев отец Иоанн является таким утешителем. Невозможно описать все тяготы, переживания и скорби, возникающие в душе в брани духовной. Для служащего у алтаря Господня они сугубые. Иногда кажется, что все силы ада ополчились на душу, и эта безудержная стихия зла устрашающей величины и силы способна уничтожить все, что станет на ее пути. В какую бы ни посмотрел сторону – везде одно и то же: «Обышедше обыдоша мя» (Пс. 117:11). Порой даже возникает чувство, что Небо закрыто для тебя. В это время, как никогда, нужна духовная поддержка.

В моей жизни так было не единожды. И в эти самые сложные моменты опытно или повинуясь некоему душевному движению, а вероятнее всего, по воле Божией я обращался мыслями своими к дорогому батюшке. Обращался просто, по-детски, взирая на его фотографию, шептал какие-то несвязные слова, просил о помощи, о молитвах, об утешении. Тысячи километров разделяли нас! Но чувство реальности того, что он слышит и молится, побеждало всякую человеческую логику. Воистину – «Идеже восхощет Бог, побеждается естества чин!»*

И в ответ на молитвы старца Господь благословлял миром душу, и свет Божественной благодати озарял и согревал ее, ослабевшую и изможденную. Иногда казалось, что я совершаю что-то неправильное, обращаясь таким образом к батюшке с молитвой. «Может быть, это некое духовно прельщающее явление духовной жизни?» – так думал я, пока не посетил «малую Гефсиманию» отца Иоанна в один из праздников Успения Пресвятой Богородицы. «Малая Гефсима-ния» – это келья дорогого батюшки. В праздник Успения Пресвятой Богородицы в ней стоит маленькая плащаничка Божией Матери, вокруг благоухают цветы, горят свечи и лампады, и рядом с ней, как у Гроба Пречистой, неотступно в своем креслице, облаченный в белый подрясник и епитрахиль, сидит наш старец, истово шепча слова богослужебных песнопений праздника, запечатлевая выразительно каждое слово. Это слово богослужения для него не просто история, это слово – жизнь. Вот он, радостный, смотрит на лик Пречистой, «во Успении Своем нас не оставляющей», и его радость, и его счастье от пред-

стательства за мир Богородицы не может не передаться тем, кто с ним рядом. Она буквально окутывает, стоит только переступить порог кельи. Верю, что и Сама Пречистая Покровом Своим покрывает эту келью.

«В рожде-стве-е девство сохрани-и-ла еси», – запел батюшка тропарь праздника, увидев меня. Затем кондак и сугубая ектения. Благословения. Особая радость от встречи – такой радости нигде нет больше. Тихий разговор, молитва. И среди прочего мой недоуменный вопрос:

– Когда мне бывает невыносимо тяжко, батюшка, я к Вам обращаюсь с просьбой молитв издалека. Гляжу на Вашу фотографию и прошу молитв. Простите меня, я даже через океан Вам не даю покоя…

– Дорогой Владыко! Не смущайтесь этим. Будем молиться друг за друга – это так важно! По молитвам Господь чудеса творит! И совсем тихо добавил:

– Я всегда знаю, когда Вам тяжело, когда Вы нуждаетесь в моих молитвах и обращаетесь ко мне, я это чувствую. Я знаю, что Вы просите молитв, и всегда молюсь за Вас.

Батюшка обнял мою голову своими руками, прижал к груди, и, как всегда, все тяготы, заботы и переживания исчезли. Была только одна мысль: «Подольше бы батюшка так не отпускал».

Что может быть важнее и утешительнее этих слов? Что еще нужно мятущейся по волнам моря житейского душе, как не быть удерживаемой любовью в отеческих объятиях старца? Что еще хочет услышать ухо, как не тихое биение любящего сердца.

Можно преодолеть все тяготы и лишения, зная, что есть на земле человек Божий, который может сказать такие слова и так помолиться за тебя».

ЕПИСКОП САВВАТИЙ: КАК НЕВЕРУЮЩИЙ ЛЕЙТЕНАНТ СТАЛ МОНАХОМ

25 мая в детском саду «Сказка» прошел Праздник Славянской письменности и культуры.

Ежегодно 24 мая в России отмечается День Славянской письменности и культуры.  25 мая в  детском саду «Сказка»  прошел утренник, посвящённый этому событию.

   Дети, изучающие православие в кружке «Добрый мир» познакомились с создателями первой азбуки- святыми братьями, равноапостольными Кириллом и Мефодием. Воспитанники старшей группы  читали стихи, спели песни «Алфавит», «Моя Россия», а девочки исполнили славянский танец «Хоровод». Главный герой Буквоежка играл с детьми,  загадывал загадки, разгадывал кроссворд, познакомил с кириллицей,  церковно-славянскими буквами и их звучанием.  Дошколята с интересом слушали , принимали активное участие в играх и заданиях. Праздник прошел в увлекательной атмосфере.

 Организаторы и участники этого мероприятия- старший воспитатель Василец Н.А., муз. руководитель  Карпенко И.В., воспитатели Неткачева Г.Н., Тарасевич Н.А. и преподаватель кружка «Добрый мир» и воспитатель Кудряшова Л.В.

ЯВЛЕНИЯ И ЧУДЕСА СВЯТОГО АПОСТОЛА ИОАННА БОГОСЛОВА

И в гре­че­ской Си­нак­са­ри, и в рус­ских «Жи­ти­ях Свя­тых» свя­ти­те­ля Ди­мит­рия Ро­стов­ско­го опи­са­ны слу­чаи яв­ле­ний свя­то­го апо­сто­ла Иоан­на Бо­го­сло­ва и его по­мо­щи лю­дям.

Дог­мат о Свя­той Тро­и­це

Пер­вое из из­вест­ных нам яв­ле­ний свя­то­го апо­сто­ла Иоан­на от­но­сит­ся к тре­тье­му ве­ку. Свя­той апо­стол Иоанн явил­ся пре­по­доб­но­му Гри­го­рию Неоке­са­рий­ско­му чу­до­твор­цу († 270). Пре­по­доб­ный Гри­го­рий был совре­мен­ни­ком свя­той Мак­ри­ны, ба­буш­ки свя­ти­те­лей Ва­си­лия Ве­ли­ко­го и Гри­го­рия Нис­ско­го.

Во вре­ме­на свя­то­го Гри­го­рия Чу­до­твор­ца воз­ник­ли ере­си Са­ве­лия и Пав­ла Са­мо­сат­ско­го. Они еще не бы­ли осуж­де­ны цер­ков­ным со­бо­ром, и пре­по­доб­ный Гри­го­рий, глу­бо­ко обес­по­ко­ен­ный, мо­лил­ся о вра­зум­ле­нии, чтобы су­меть разо­брать­ся в этих уче­ни­ях и от­ли­чить ис­ти­ну от за­блуж­де­ний. Од­на­жды но­чью ему яви­лись Пре­свя­тая Бо­го­ро­ди­ца и свя­той апо­стол Иоанн Бо­го­слов в об­ла­че­нии епи­скоп­ском. Они при­шли в си­я­нии Бо­же­ствен­но­го све­та, и Ма­терь Бо­жия, по­ка­зы­вая на Гри­го­рия, по­про­си­ла свя­то­го апо­сто­ла Иоан­на на­учить его, как сле­ду­ет ис­по­ве­до­вать тай­ну Свя­той Тро­и­цы. Пре­по­доб­ный Гри­го­рий, как неко­гда Про­хор, соб­ствен­но­руч­но за­пи­сал те сло­ва, что про­дик­то­вал ему свя­той апо­стол Иоанн. По сви­де­тель­ству свя­ти­те­ля Гри­го­рия Нис­ско­го, ори­ги­нал этой за­пи­си по­том дол­гие го­ды хра­нил­ся Неоке­са­рий­ской Цер­ко­вью. Это ис­по­ве­да­ние при­ни­ма­ли как ис­тин­ное от­цы-кап­па­до­кий­цы, свя­ти­тель Ва­си­лий Ве­ли­кий, свя­ти­тель Гри­го­рий На­зи­ан­зин и свя­ти­тель Гри­го­рий Нис­ский, оно во­шло в ран­ний пе­ре­вод ра­бо­ты Ев­се­вия “Ис­то­рия Церк­ви”, на­пи­сан­ной в чет­вер­том ве­ке. Его одоб­рил Пя­тый Все­лен­ский Со­бор 523 го­да.

Вот текст это­го от­кро­ве­ния:

Един Бог, Отец Сло­ва Жи­ва­го, Пре­муд­ро­сти ипо­стас­ной и Си­лы и Об­ра­за веч­на­го, со­вер­шен­ный Ро­ди­тель Со­вер­шен­на­го, Отец Сы­на Еди­но­род­но­го. Един Гос­подь, еди­ный от еди­но­го, Бог от Бо­га, На­чер­та­ние и Об­раз Бо­же­ства, Сло­во дей­ствен­ное, Пре­муд­рость, объ­ем­лю­щая со­став все­го, и зи­жди­тель­ная Си­ла все­го со­тво­рен­на­го, ис­тин­ный Сын ис­тин­на­го От­ца, Неви­ди­мый Неви­ди­ма­го, и Нетлен­ный Нетлен­на­го и Бес­смерт­ный Бес­смерт­на­го и Веч­ный Веч­на­го. И един Дух Свя­тый, от Бо­га име­ю­щий бы­тие и чрез Сы­на явив­ший­ся [т.е. ­лю­дям], Об­раз Сы­на, Со­вер­шен­ный Со­вер­шен­на­го, Жизнь, Ви­нов­ник жи­ву­щих, [Ис­точ­ник свя­тый], Свя­тость, По­да­тель освя­ще­ния, в Нем же яв­ля­ет­ся Бог Отец, су­щий над всем и во всем, и Бог Сын, ко­то­рый чрез все. Тро­и­ца со­вер­шен­ная, сла­вою и веч­но­стью и цар­ством нераз­де­ля­е­мая и неот­чуж­да­е­мая. По­се­му нет в Тро­и­це ни­че­го ни со­тво­рен­на­го или слу­жеб­на­го, ни при­вне­сен­на­го, как бы преж­де не быв­ша­го, по­том же при­в­зо­шед­ша­го; ибо ни Отец ни­ко­гда не был без Сы­на, ни Сын без Ду­ха, но непре­лож­на и неиз­мен­на – все­гда та же Тро­и­ца.

Делегация Неклиновского района в Москве, в храме Христа Спасителя на Рождественских чтениях представляла опыт района в деле духовного воспитания.

На XXIХ МЕЖДУНАРОДНЫХ
ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ ЧТЕНИЯХ
«АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ: ЗАПАД И ВОСТОК,
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ НАРОДА» секцию «Духовно-нравственное и патриотическое воспитание детей и молодежи как непрерывная траектория. Опыт работы Донской метрополии» вели Донская Епархия и представители Неклиновского района.

Сопредседатели: иеромонах Трифон (Умалатов), заведующий сектором мероприятий и конкурсов Синодального отдела религиозного образования и катехизации; иерей Александр Верченко, руководитель Отдела религиозного образования и катехизации Ростовской-на-Дону епархии; иеромонах Аврикий (Звягинцев), древлехранитель Ростовской-на-Дону епархии; Пегушин Владимир Михайлович, начальник Управления образования Администрации Неклиновского района, к. пед. н. Модератор: Шевченко Ольга Вячеславовна, заместитель руководителя Отдела религиозного образования и катехизации Ростовской-на-Дону епархии, епархиальный координатор конкурсов и грантовых программ, к. пед. н., доцент; Кураторы: Жилина Людмила Владимировна, специалист Отдела религиозного образования и катехизации Ростовской-на-Дону епархии; Карпенко Алла Владимировна, директор МБОУ дополнительного образования «Центр внешкольной работы» (с. Покровское), почетный работник образования Российской Федерации; Саврасова Юлия Владимировна, заместитель начальника Управления образования Администрации Неклиновского района, к. филол. н.

ЧУДЕСНАЯ ПОМОЩЬ АРХАНГЕЛА МИХАИЛА ЛЕТЧИКУ ДЕВЯТАЕВУ В ПОБЕГЕ ИЗ КОНЦЛАГЕРЯ

КАК АРХАНГЕЛ МИХАИЛ ПОМОГ ЛЕТЧИКУ ДЕВЯТАЕВУ СОВЕРШИТЬ НЕВЕРОЯТНЫЙ ПОБЕГ ИЗ КОНЦЛАГЕРЯ ПАНЕМЮНДЕ НА ОСТРОВЕ УЗЕДОМ,  в результате которого наша страна получила  новейший двухмоторный модернизированный бомбардировщик «Хенкель-111», сведения о дислокации «Испытательной станции военно-воздушных сил» со стартовыми площадками ракет ФАУ-1 и ФАУ-2, катапульты для управляемых ракет, а самое главное – заводских корпусов, в которых готовилось новое сверхмощное оружие Германии, добытые сведения легли в основу создания первой советской ракеты. В 1957-м, после успешного запуска первого советского спутника, о подвиге Девятаева и его товарищей вышел очерк в «Литературной газете», а вскоре летчику было присвоено звание Героя Советского Союза.

Михаил Девятаев рассказал монахине Лукиане , что ему помогал Архангел Михаил: «Ангел был с ним в Кляйнкенигсбергском концлагере, а затем в концентрационном лагере Заксенхаузен. Ангел сопровождал его на пароме, когда Девятаева вместе с 500 заключенными немцы везли на остров Узедом, в концлагерь Пенемюнде. На этом острове размещалась «Испытательная станция военно-воздушных сил», аэродром, стартовые площадки ракет ФАУ-1 и ФАУ-2, катапульта для управляемых ракет, а самое главное – заводские корпуса, в которых готовилось новое сверхмощное оружие Германии. Пленные с этого острова не возвращались, а привозили их сюда для выполнения тяжелых работ.

Именно Ангел внушил ему мысль бежать на немецком самолете из плена. «Ты Михаил – и я Михаил», – решительно произнес Небожитель. И как только Девятаев сердцем поверил в «возможность невозможного», события начали стремительно развиваться.

Несколько раз военнопленных направляли на уборку снега вокруг ангара, в котором находился новейший двухмоторный модернизированный бомбардировщик «Хенкель-111» – самолет командира авиачасти. Девятаеву удалось даже несколько раз приблизиться к стенду, на котором были отражены тактико-технические параметры бомбардировщика, оборудованного локатором. Многое из увиденного осталось в памяти. На работы их сопровождал вахтман – флегматичный немец, который часто сидя дремал, зажав между колен автомат.

«Если раньше Ангел являлся мне эпизодически, то 8 февраля, в день побега, он был постоянно рядом»,– рассказывал Девятаев.

…Когда десять советских военнопленных, пристукнув вахтмана-конвоира, подбежали к бомбардировщику, открыть дверцу кабины пилотов они не смогли – она оказалась закрытой на ключ. «Все пропало!» – в отчаянии подумал Девятаев, но Ангел решительно произнес: «Ты Михаил – и я Михаил!»

«С какого-то момента члены «экипажа» уже работали с молниеносной быстротой, как заправские авиаторы, хотя никто из них до этого и близко не бывал около самолета»,– писал Девятаев в своей книге «Побег из ада».

Уже были сняты струбцины с элеронов и рулей, убраны колодки из-под шасси, включены тумблеры, но приборы… молчали. «Нужен вспомогательный аккумулятор для запуска моторов»,– принял Девятаев от Ангела мысль. Тут же рядом на земле оказалась аккумуляторная тележка, силовой кабель которой кто-то из «экипажа» уверенно подключил к бортовой электросети.

Теперь от Ангела следовали одна за другой четкие, понятные советы-команды. И вот запущен правый двигатель, затем левый. Самолет вырывается из ангара к взлетно-посадочной полосе, на которую в это время садятся немецкие истребители. Секунда ожидания – а затем бомбардировщик пытается взлететь. Первый раз неудачно. Ангел успокаивает и снова спокойно объясняет, руководит, одновременно пресекает панические настроения «экипажа». Кстати, никто, кроме Девятаева, Ангела не видел.

Вдогонку взлетевшему бомбардировщику устремились истребители, но «Хенкель» успел уйти в облака. Потом самолет пролетел над конвоем немецких кораблей, а через два часа приблизился к линии фронта. Советские зенитные батареи открыли по нему огонь, и снаряд пробил крыло самолета, осколками была продырявлена кабина пилотов. Миновав шквал заградительного огня, бомбардировщик приземлился в тылу советских войск. «Ты Михаил – и я Михаил!» – радостно произнес Ангел и уже более не являлся Девятаеву.

«Тебе помогал Архангел Михаил, твой Небесный покровитель!» – волнуясь, сказала я Девятаеву.

«Да, именно он,– утвердительно кивнул головой Михаил Петрович. – Вот и вся моя тайна»,– тихо, после некоторой паузы, добавил он.

Возьму на себя смелость утверждать, что Бог послал своего Архистратига – Предводителя сил Небесных – Архангела Михаила в помощь летчику Михаилу по молитвам его отца Петра Тимофеевича и матери Акулины Дмитриевны. Всю войну они молились Господу о спасении сына, тринадцатого в их семье.»

https://pravoslavie.ru/37699.html

13 июля 1944-го, во время воздушного боя близ Львова: в тот день его самолет был сбит, а сам он с тяжелыми ожогами, без сознания, попал в плен.

После первой попытки побега, завершившейся неудачей, участь пленника была решена — его ожидали печи Заксенхаузена. От верной гибели Михаила спас случай — в санитарном бараке парикмахер из числа заключенных заменил бирку смертника на его робе биркой штрафника, принадлежавшую погибшему учителю с Украины Григорию Никитенко. Под этим именем он и числился в лагерных архивах — а летчик Девятаев значился там в списках казненных.

— Таких поворотов судьбы в жизни отца было много, — вспоминает Александр Девятаев.

Следующим «кругом ада» стал лагерь смерти Пенемюнде на балтийском острове Узедом. Именно там находился полигон, где фашисты испытывали «оружие возмездия», а значит, покинуть остров заключенные могли лишь через трубу крематория. Того, кто все же решался на отчаянный шаг, ожидала показательная казнь — прямо на плацу перед строем узников на пойманного беглеца спускали овчарок, которые живьем разрывали его в клочья…

Михаилу и девяти его товарищам удалось невозможное. День восьмого февраля 1945 года много лет спустя в книге воспоминаний он восстановит поминутно: как, по его команде расправившись с конвоиром, узники ринулись в стоящий бомбардировщик, как незнакомая машина сначала отказывалась подниматься в воздух, нарезая круги по взлетной полосе, как уже бежали со всех сторон эсэсовцы, как товарищи кричали: «Мишка, ну что же ты?!», как он почувствовал между лопаток леденящий холод штыка, как штурвал не поддавался ослабевшим от голода рукам, и беглецам пришлось укрощать его втроем — пока, наконец, захваченный самолет не взмыл в небо над островом…

«Товарищ Сергеев»

 

В Севастополе умер 96-летний командир легендарного «морского охотника»

Историки назовут случившееся чудом — бомбардировщик «Хенкель -111», управление которым Девятаев освоил практически уже в воздухе, не смогли сбить ни поднятые по тревоге немецкие истребители, ни советские зенитки. Верный шанс расстрелять беглецов в упор был у попавшегося им навстречу «Фокке-Вульфа» — но у возвращавшегося на аэродром фашистского самолета бензобак был пуст, боекомплект израсходован. Приземлившись по другую сторону фронта, экипаж в полосатых робах передал своим точные координаты ракетных установок «Фау-2», благодаря чему засекреченный полигон был разгромлен. Когда об этом доложили Герингу, он пришел в ярость и приказал отдать под трибунал лагерное начальство Пенемюнде.

Однако родина в те годы не жаловала бывших пленных. Михаил вновь отправился за колючую проволоку — в до боли знакомый Заксенхаузен, где в то время уже находился советский фильтрационный лагерь.

— Семеро его товарищей, которые были рядовыми либо не служили вообще, через месяц были отправлены на фронт. До победы дожил лишь один из них. А офицеры — отец, Иван Кривоногов и Михаил Емец — еще долго находились на проверке. В то время и произошла встреча с Сергеем Королевым — отцу его представили как «товарища Сергеева», — рассказывает Александр Девятаев.

В сентябре 45-го авиаконструктор прибыл на Узедом за информацией о секретных разработках вермахта и кто-то из «особистов» вспомнил, что в лагере неподалеку сидит летчик, бежавший с того самого сверхсекретного острова. На бывшем полигоне Пенемюнде они вместе проведут несколько дней. Потом Королев, сам ранее испытавший участь заключенного, отправится  в Москву, а Девятаев вернется в лагерный барак. Однако ту встречу конструктор не забыл — добытые беглецом сведения легли в основу создания первой советской ракеты.

Засекреченный подвиг

— В ноябре 45-го отца, наконец, демобилизовали. Однако следили за ним «органы» еще долго — слишком уж невероятной казалась рассказанная им история о побеге, — говорит собеседник. — В документах, которые ему выдали после фильтрации, в графе «военная специальность» стояло «артиллерист». Остается лишь гадать, что это было — ошибка или изысканная месть «смершевцев», благодаря которой путь в авиацию отцу был навсегда закрыт. Когда в военкомате он рассказывал, что был на фронте летчиком и сбежал из концлагеря на самолете, ему просто смеялись в лицо. Для 27-летнего парня — боевого офицера, вернувшегося с войны, — это было трагедией.

В Казани, где в ту пору жила семья, Михаилу пришлось устроиться дежурным в речном порту. Позже он много лет трудился там капитаном — водил по Волге суда на водных крыльях.

Очередной крутой поворот в его судьбе произошел в 1957-м, после успешного запуска первого советского спутника. О подвиге Девятаева и его товарищей вышел очерк в «Литературной газете», а вскоре летчику было присвоено звание Героя Советского Союза.

— То, что награждение отца Звездой Героя было «благодарностью» Королева, всего лишь гипотеза. Однако на это указывают многие детали, — поясняет Александр Девятаев. — Я до сих пор не видел его наградного листа. Несколько лет назад мы с руководителем архивной службы Мордовии Юрием Юшкиным работали над биографией отца. Запросили всевозможные источники, но нигде не обнаружили документов, которые проливали бы свет на историю его награждения. Это говорит о том, что данные по сей день засекречены — а кто мог это сделать?.. К тому же, побег из плена в ту пору не считался подвигом.

Незадолго до смерти Михаилу Петровичу Девятаеву выпало встретиться с командиром звена «Люфтваффе» Гюнтером Хобомом, который в феврале 1945-го получил приказ «догнать и уничтожить» беглецов из Пенемюнде. Сделать это немецкому асу не удалось. «Того самого русского» Хобом увидел лишь спустя более полувека — в 2002 году, во время съемок документальной ленты о знаменитом побеге с острова Узедом. Тогда бывшие враги впервые посмотрели друг другу в глаза, а потом обнялись и даже выпили по рюмке водки — в знак примирения…

БЫЛЬ: «Рыцарская дуэль» редкий случай в танковой истории.

Разгар боёв на Курской дуге. Июль 1943-го.

– Эй, русский, эй, Сашка, ты еще живой? Я думал, что ты сгорел в своем танке… Еще сгоришь. Я буду поджигать тебя, пока тебе не будет могила, – доносился чужой голос из рации.

Командир «тридцатьчетверки» старшина Александр Милюков опешил. Что за чушь собачья? А рация продолжала доносить с хрипотцой голос:

– На твоем колхозном тракторе только в могилу. Ну что выйдешь на нем один на один против моей «Пантеры»? Один на один, по-рыцарски…

– Ах, это ты, гад?!., – чертыхнулся старшина Милюков, поняв, с кем имеет дело. Волну радиостанции его танка отыскал фашист. Да не простой, ас, «хитрющий», как его прозвали в экипаже.

– Я готов, – Александр перед этим щелкнул тумблером. – Посмотрим чья возьмет, фашист недобитый.

– Выходи на дуэль сейчас. Только завещание напиши, а то не найдут, твоя страна очень широка, узнал, когда русский учил…

– Сам о завещании побеспокойся, – уже не говорил, а кричал Милюков, матеря немца, что называется, на чем свет стоит.

Немец умолк, умолк и Милюков и стал ждать, что скажут члены экипажа. Гитлеровец-то в более выгодных условиях, 76-мм пушка Т-34 не брала лобовую броню «Пантеры», а немецкий танк мог сжечь «тридцатьчетверку» чуть ли не с двух километров, а с тысячи метров уж наверняка.

Да, дело обстояло так, а не иначе…

«Пантеры» на советско-германском фронте массированно были применены в июле 1943-го на южном фасе Курской дуги. И в течение полугода экипажам наших танков, в том числе КВ-1 и Т-34, чтобы выиграть дуэль у «Пантеры», приходилось проявлять высочайшее мастерство.

Итак, командир немецкого танка T-V «Пантера» выходит на волну радиостанции одного Т-34 из танковой бригады Воронежского фронта, называет «тридцатьчетверку» колхозным трактором и предлагает командиру советского танка рыцарскую дуэль – один на один. Наши танкисты принимают вызов.

Звучит команда «по местам!». «Тридцатьчетверка» Милюкова стрелой, по другому и не скажешь, вылетает на исходную. Велик риск вступить в поединок один на один с экипажем, имеющим на вооружении более мощную пушку. Но когда еще можно встретиться с «хитрющим», расквитаться с ним. Расквитаться было за что. В недавнем бою именно его «Пантера» двумя снарядами прошила «тридцатьчетверку». Экипаж Милюкова ее проворонил, она внезапно выползла из второго эшелона и открыла прицельный огонь. Тогда все чудом остались живы.

За одного битого двух небитых дают. Во втором бою уже ловушку запомнившейся нашим танкистам «Пантере» устроил экипаж Милюкова. Но не тут-то было. Как ни старался командир орудия сержант Семен Брагин, как ни материл его Милюков, снаряды шли мимо. Уворачивался немец, да так ловко, что все поняли – за рычагами «Пантеры» ас. Впрочем, другому не позволили бы постоянно пастись во втором эшелоне, не позволили быть свободным охотником. Заряжающий рядовой Григорий Чумак обозвал немца «хитрющим», и это прозвище закрепилось в экипаже. И вот танкисты вступают с ним в схватку, Милюков нервничал, понимал, что останется в живых и командиром экипажа только при одном условии – если с блеском выиграет поединок. Иначе трибунал, «тридцатьчетверка» сорвалась с боевой позиции без приказа комбата. Проигрыш же вообще сулил верную смерть – живым на этот раз немецкий ас никого не выпустит, после первого попадания положит копеечка в копеечку еще несколько снарядов.

Успокаивало то, что местность для поединка давала шанс экипажу на успех, она была безлесой, но испещренной балками и оврагами. А «тридцатьчетверка» – это скорость, маневренность, куда там «Пантере» до нее. Машина же Милюкова и вовсе летала до шестидесяти километров в час. В прошлом механик-водитель старшина Милюков выжимал из нее все соки, заводские характеристики превышал почти на треть. Словом, успех в поединке зависел от мастерства двух экипажей. От того, кто первым обнаружит противника, кто первым нанесет прицельный выстрел, кто сумеет вовремя увернуться и от многого, многого другого.

Главное – любыми способами приблизиться к «Пантере» на дистанцию 300-400 метров, тогда можно огневую дуэль вести на равных. Но немец-то не будет ждать, значит метров 700 метров «тридцатьчетверке» придется идти под его прицельным огнем.

Гитлеровец выстрелил, сразу после того как экипажи увидели друг друга. Да, он не хотел терять ни метра преимущества из тех семисот, что у него были в запасе. Снаряд вонзился рядом с советским танком. Прибавить скорость? Но «тридцатьчетверка» на каменистом участке давала километров тридцать, не более, и прибавить могла лишь чуть-чуть. Не пролетишь эти семьсот метров, успеет немец смертельно врезать. И Милюков тут же дал по тормозам, снизил скорость. Решил, пусть немец прицелится: Александр «видел» его за броней, «видел», вот сейчас он весь впился в прицел… «Нет, гад, ничего не получится». «Даю скорость! Маневрирую!» – прокричал Милюков. «Тридцатьчетверка» рванулась чуть раньше, может на секунду, прежде чем из ствола «Пантеры» плеснуло пламя. Опоздал немец, снаряд прошел мимо.

«Вот так-то, фриц, дальнобойная пушка это еще не все». К Милюкову пришла уверенность, он теперь знал, увильнуть от снаряда можно и на открытой местности, можно превзойти в расторопности немецкого аса. А тут еще Николай Лукьянский – он находился на командирском месте:

– Двенадцать секунд, командир, я засек, двенадцать.

– Умница Лукьянский, – похвалил Милюков.

Теперь он знал, что между первым и вторым выстрелом немца двенадцать секунд. Увеличил скорость, проскочить бы еще метров двести ровного поля, метров двести. А Лукьянский считал: «…Семь! Восемь! Девять! Десять! Одиннадцать!..» Милюков тут же, что было силы, рванул на себя оба бортовых фрикциона. Танк вздрогнул и замер. Снаряд перед самым носом вспахал землю. «Посмотрим, чья возьмет!»

Русский танк то резко тормозил, то резко бросался в одну или другую стороны, и немецкие снаряды шли мимо. Экипаж мастерски использовал каждую ложбинку, холмик для своей защиты. Советская боевая машина неумолимо приближалась к «Пантере». Немецкий ас посылал снаряд за снарядом, но «тридцатьчетверка» была неуязвима, она «росла» в прицеле неестественно быстро. И нервы у немца не выдержали, «Пантера» стала отступать. «Струсил, гад!» – кричал Милюков, – «Даю скорость!»
  Танк противника пятился назад. В том, что в нем сидел настоящий ас, наши танкисты убедились еще раз. Ни разу немец не подставил борт или корму. И только раз, когда перед отступающей «Пантерой» оказался спуск, она, задрав пушку, на секунду показала днище. Этой секунды и хватило для того, чтобы Семен Брагин влепил бронебойным в ее уязвимое место.

Немецкий танк охватило пламя, «Пантера» заносчивого немецкого аса горела. Экипаж Милюкова захлебывался от восторга, танкисты кричали, хохотали, ругались.

Всех их отрезвил голос комбата по рации:

– Милюков! Дуэлянт хренов, под суд пойдешь.

Уже после боя отважной четверке скажут, как внимательно за поединком наблюдали с советской и немецкой сторон – за то время не было произведено никем ни одного выстрела, кроме участников дуэли. Наблюдали с тревогой и любопытством – наиредчайший случай рыцарской дуэли в двадцатом веке. Уже после боя Милюков оценил выдержку комбата, его опыт. В момент поединка он не произнес ни слова, понимал – не под руку. Свое недовольство высказал, когда поединок был выигран, и одиножды. Может быть потому, что в душе был доволен, а может оттого, по окончании рыцарской дуэли бой разгорелся уже между подразделениями, и экипаж Милюкова вновь праздновал победу, да какую! «Тридцатьчетверка» встретилась с 3 «Тиграми», сожгла их, а затем раздавила вместе с расчетами несколько артиллерийских орудий…

А теперь еще раз об участниках суперпоединка.

Ими были: командир танка старшина Александр Милюков, заменивший в период дуэли механика-водителя, механик-водитель рядовой Николай Лукьяновский, занявший командирское кресло, заряжающий рядовой Григорий Чумак и командир орудия сержант Семен Брагин, выстрел которого и поставил точку в этом необычном состязании.

Как сложилась их судьба? Семен Брагин и Николай Лукьянский погибли, первый – в день Победы в Кенигсберге, второй – 2 мая в Берлине. О Григории Чумаке автору ничего не известно. Александр Милюков встретил Победу в Германии, остался в живых. Впрочем, о нем чуть подробнее. Он один из тех, кто входит в когорту советских асов-танкистов. Отметим (делая уточнение), что отважный воин уничтожил 6 «Тигров» и одну «Пантеру».

Родился Александр Милюков в 1923 году в селе Наровчат Пензенской области в крестьянской семье. Окончил 10 классов и школу Гражданского воздушного флота. Но так вышло, что летчиком не стал. На фронт прибыл в 1942-м, попросился в танкисты, механиком-водителем. После того, как его KB подбили, пересел на «тридцатьчетверку», вскоре стал командиром. В феврале 1943-го в боях за Харьков его экипаж одерживает первую победу -уничтожает «Тигра», который по многим параметрам превосходил Т-34. Под тем же Харьковом Александр горел в танке.

В самый разгар боев на Курской дуге он в остром поединке, как уже знает читатель, сжигает «Пантеру» немецкого аса, а затем еще 3 «Тигра». В 1944-м Милюков оканчивает Саратовское танковое училище. Еще 2 «Тигра» он записывает на свой счет уже в 1945-м, в Германии – под Гольсеном и Дрезденом, будучи младшим лейтенантом, командиром роты 53-й гвардейской танковой бригады (3-я танковая армия, 1-й Украинский фронт). Принимает участие в уличных боях в Берлине. В июне 1945-го за проявленные мужество и героизм удостаивается звания Героя Советского Союза.

После войны работал на Одесской киностудии. По его сценарию снят захватывающий фильм «Экипаж машины боевой». О самом остром поединке в его жизни – о рыцарской дуэли. На Курской дуге.

8 мая воспитанники ВПК «Преображение» стали победителями первенства по боксу кубка клуба «Ставрос» г. Таганрога.

Победителями кубка первенства по боксу клуба «Ставрос», посвященного 76-й годовщине Великой  Победы, который проводился в  городе Таганроге 8 мая 2021 года, стали воспитанники военно-патриотического клуба «Преображение» храма святой Марии Магдалины села Андреево-Мелетьево под руководством пономаря храма и командира клуба Льва Атян.

Три первых места заняли Матюханов Артем, Ковтун Алексей и Новиков Виктор.

Наиболее активные спортсмены посещают воскресные богослужения и участвуют в Таинстве причащения.

Наш Авантаж под руководством Анастасии Фоменко, сегодня у монумента павшим воинам станцевал очень трогательный танец Вдовы.

Танцуют воспитанницы танцевального коллектива Авантаж под руководством Анастасии Фоменко, прихожанки храма святой Марии Магдалины. Видео с репетиции.